Форум » Наше прошлое и будущее » [январь, 1978] Flowers for a Ghost (ff) » Ответить
[январь, 1978] Flowers for a Ghost (ff)
Peter Pettigrew: Дата и время действия: январь 1978 года, рождественские каникулы. Место действия и его примерное описание: Почтовая башня aKa. совятня. Действующие лица: Джеймс Поттер, Питер Петтигрю Ситуация: [quote]See my head aches from all this thinkin' Feels like a ship God, God knows I'm sinkin' Wonder what you do and where it is you stay. These questions like a whirlwind, they carry me away: Who will bring me flowers when it's over? And who will give me comfort when it’s cold?[/quote]
Ответов - 5
James Potter: Дело было несколько недель назад. Шел урок Заклинаний, гриффиндорцы практиковались в использовании Осущающих чар, и что до Джеймса, он совершенно неподобающе Старосте школы, пока Флитвик не смотрит, пытался то вылить содержимое чернильницы Блэку за шиворот, то быстро поцеловать Эванс в щеку, когда в класс вошла Макгонагалл и склонилась над низкорослым профессором, начав о чем-то с ним перешептываться и время от времени тревожно поглядывая в сторону Джея. В конце концов она подозвала парня к себе и попросила пройти с ней к директору. Слава Мерлину, дальше все помнится уже в тумане, хотя, казалось бы, времени прошло еще всего ничего. Ну, иногда и память бывает милосердна, за что ей большое спасибо. Только после того, как он забрался на самый верх башни, как всегда делал по воскресным утрам пребывания в Хогвартсе, к Джеймсу снова пришло неприятное осознание, что делать-то ему здесь и нечего. Некому докладываться о прошедших за неделю событиях и с прошедшими праздниками поздравить тоже некого, тем более что родителей с Рождеством он всегда поздравлял лично и вовремя, а не по почте и задним числом. Джеймс же еще Лили звал к себе на каникулы, но теперь не то что с ней - о том, чтобы одному съездить домой, не шло и речи. Не готов он вернуться в пустой дом, потому-то и остался в Хогвартсе, когда почти все остальные студенты разъехались по домам. После похорон уже глупо было отрицать реальность кончины родителей, но в той же степени Джеймс не готов был и разбираться с наследством и что там ему еще надлежит делать, о чем ему, к его раздражению, не раз намекали, поскольку про себя Джей считал, что это фактически значило, будто бы он смирился со своей утратой, отчего было бы, пожалуй, еще противнее, чем есть сейчас. Мерлин, да он готов позволить маме называть его Джейми, раз ей так нравится, и терпеть ее попытки причесать сына, и чтобы она поправляла галстук, а Джеймс даже не стал бы его стягивать с себя, как только матушка исчезала из поля зрения, и отлынивать от стрижки живой изгороди перестал бы. Возможно. Может, побольше бы прислушивался к отчитыванию отца за школьные передряги, а не отмахивался от его слов с явным пренебрежением, и в шахматы со своим стариком охотнее бы играл, несмотря на то, что считает их скукой смертной, хотя это, скорее всего, из-за того, что играть не умеет. Словом, что угодно, лишь бы только они не покидали его так скоро. Чтобы хоть чем-то оправдать свой визит в совятню, Джеймс пошел разбудить свою любимицу, Карлу, спящую на насесте, спрятав голову под крыло. Он осторожно гладил сову по перьям, пока та не очнулась ото сна и не обратила свое внимание на гриффиндорца, и, уловив его хмурое расположение духа, не перебралась ему на предплечье, чтобы по-дружески ущипнуть клювом за ухо. Джей мысленно извинился перед ней, что та просиживает без дела, а ему и занять-то ее нечем. Он сразу даже не обратил внимания, что не один в помещении: уж больно тихий, как мышка, был второй посетитель, и Поттер только краем глаза едва заметил его передвижения, но как заметил, тут же обернулся. - Питер? - Джеймс рассеянно разлохматил волосы свободной рукой. - Ты что здесь делаешь? Тем более в такую рань. Присмотревшись к другу повнимательнее, парень, наконец, отметил про себя, что Петтигрю выглядит не радостнее его самого, так что Сохатый стряхнул обиженно ухнувшую сову с руки и подошел к Хвосту поближе. - Эй, дружище, случилось что-то?
Peter Pettigrew: My dear boy, Your father and I won't be waiting for you this Christmas. I have given your headmaster a notice about your staying at school on holiday. I hope, you'll be having a pretty good time with your lovely friends. Send them our greetings. Love, Mom. Когда неделю назад от мамы пришло крошечное письмо, в котором она, не объясняя причин, заставляла его остаться на каникулах в Хогвартсе, Питер не обратил на него такого уж внимания. Он вообще был довольно рассеян и не отличался чуткостью; а так как на каникулах он остался бы не один, а со своими "замечательными друзьями", то это не особо и взволновало его. По правде сказать, он даже втайне образовался. Петтигрю не очень-то жаловал эти семейные рождественские вечера, на которых собирались вокруг небольшого стола громкие надменные родственники матери и тихие задумчивые родственники отца; на которых отец подавал на стол, а мать развлекала всех своим угнетающе-веселым юмором. Он, конечно, счел должным ответить матери обеспокоенной запиской, но как-то даже не придал значения тому, что не получил на него ответа. Но Рождество минуло, а потом минул новый год; все получали подарки, а Питеру не пришло ровным счетом ничего. Не то чтобы его сильно волновала новая напоминалка или самопишущее перо, но он не привык к такому долгому молчанию со стороны родителей, каким бы, может быть, повзрослевшим они его ни считали. Он написал им еще одно письмо, спрашивая, что происходит и почему они молчат. Ответ пришел через три дня. Dear Peter, Your dad is dead. I didn't want your Christmas to be spoiled, that's why I made you stay at Hogwarts. The funeral took place yesterday. Your father's illness was sudden, even at Mungo's they were not able to help. He didn't suffer long. That's all I have to say. Yours, Mom. Мало кто приходил за письмами в Почтовую башню, учитывая, что за завтраком совы приносили их в Большой Зал. Но теперь Петтигрю был очень рад, что удосужился подняться сюда, преодолев добрую сотню ступеней по винтовой лестнице, и не стал ждать известий при всех, на виду, там, где ему некуда было бы спрятаться от многочисленных заинтересованных глаз, заглядывающих за плечо. Он ненавидел одиночество, но оно спасло его в этот раз. В одиночку ему было не так стыдно плакать. Нет, он успел закапать слезами строчки, потому что поначалу просто им не поверил. Потом он разрыдался, потом успокоился, потом снова зарыдал; потом ему очень захотелось подойти к окну и выпрыгнуть оттуда, и он даже встал на подоконник, но тут же испугался и, всхлипывая, забился в самый дальний и темный угол совятни, с каждой секундой все дальше и глубже впадая в какое-то опасное, коматическое забытье, из которого его смог вывести только раздавшийся неподалеку знакомый голос. - Джеймс, это ты? - Питер шмыгнул носом и поднял голову, направляя на друга взгляд распухших глаз, которые можно было бы принять за заспанные, если бы плач не выдавали мокрые щеки. Убедившись в том, что это Сохатый, Хвост, тем не менее, не встал с пола, чтобы подойти к нему по обыкновению, заглядывая с восторгом в самые глаза, а с каким-то тупым безучастием продолжал смотреть ему на ботинки, вытирая сопливый нос рукавом рубашки. - Ага, - ответил он на вопрос кратко и без лишнего кокетства. - Но я, честное слово, не хотел бы доставать тебя этим. Ты же не... Ты мне не... Да и, в конце концов, твое горе в два раза страшнее, чем мое.
James Potter: - Я тебе не - кто? Того, что я тебе друг, не достаточно, чтобы быть посвященным в твои проблемы? - вышло грубее, чем хотелось бы, но до чего же порой раздражало поведение Хвоста: как он мямлит и эта его вечная позиция "я не стою вашего внимания". Да еще в совокупности с тем, чтобы не говорить ни о чем другом, покуда проблемы Джеймса все равно крупнее. - И сейчас не о моем горе речь. Конечно, он безмерно благодарен друзьям за поддержку и понятия не имеет, как бы справлялся без них, но, Мерлин и Моргана, если ему паршиво оттого, что вся жизнь вне школы скатилась в тартарары и возвращаться-то теперь некуда, если только не подразумевать под словом "дом" безжизненную кирпичную коробку... короче, это не значит, что нужно акцентировать внимание только на проблемах Джеймса и закрывать глаза на чужие. Джей раздраженно выхватил у Питера из рук письмо и пробежал по нему глазами. А потом перечитал еще раз. И тупо уставился на него невидящим взором. Когда ему со всей возможной тактичностью сообщали о смерти родителей, Джеймс, насколько помнит, даже не сразу понял смысл слов и продолжал бахвально улыбаться. Понимание пришло чуть позже и пришлось как глухой удар обухом по затылку. Происходящее не укладывалось в голове, отчего она тошнотворно пошла кругом, заставив присесть на стул напротив директорского кресла, и очень хотелось проснуться, да вот что-то не получалось. Да уж, Сохатый может себе представить, каково сейчас другу. Хотя... может ли? Питер редко говорил о своих родных; единственное, что Мародеры могли сказать наверняка - отношения в семье у Петтигрю не самые радужные, хотя по степени раздора, конечно, ни в какое сравнение не шли с тем, что творилось дома у Сириуса. Был ли Питер близок со своим отцом? Как бы то ни было, судя по тому, нежелательным свидетелем чего довелось стать Поттеру, это событие стало тяжелым ударом для Хвоста. Словами не описать, как тяжело терять дорогого человека, но каково это, если начинаешь в полной мере понимать его ценность, когда ничего уже не исправить? - Вот дерьмо, - вполголоса вынес Джеймс неутешительный вердикт, со вздохом опустился рядом с другом и наполовину рассеянно, наполовину ободряюще похлопал его по плечу. Не повезло Питеру: перед ним не Лили, обладающая удивительной добротой и энергетикой, от которой становится легче на душе, и даже не молчаливый Люпин, который при надобности всегда сумеет подобрать нужные слова. А Джеймс что? И рад бы поддержать, но вот только что сказать Хвосту, что? - Ладно, не реви. Знаю, каково тебе, но все пройдет, и это тоже: что бы ты сейчас ни думал, наша жизнь, как ни странно, еще не заканчивается, - парень кисло улыбнулся одним уголком губ. - Крепись, дружище, что я тебе еще могу сказать. Силы тебе понадобятся.
Peter Pettigrew: Джеймсу не нужно было прилагать много усилий, чтобы выдернуть из слабой руки Питера смятое им почти в комок письмо. Когда он читал его, Петтигрю, заучивший бесстрастные, пропитанные горькой сухостью строчки наизусть, по одному движению глаз мог бы угадать, какое слово сейчас находится в поле зрения Джеймса. Но он снова не смотрел другу в глаза, а только тупо уставился в пол, обхватив ноги руками и мокрым от слез и соплей носом неосознанно тычась в собственные колени. - Я хотел сказать, что ты мне не нянька какая-нибудь, чтобы вытирать мне сопли, - пробормотал Хвост, и от этого осознания собственной жалкости и беспомощности комок снова подступил у него к горлу, а губы снова скривились в очередном всхлипе. - Но спасибо. Правда. Когда Джеймс сел рядом, ему стало немного легче от того, что он не был одинок в своем горе и что был еще человек, который действительно мог его понять, а не просто сочувственно вздохнуть и похлопать по плечу, при этом не имея понятия о том, что он чувствует. Наверное, любой на его месте бы пошел к директору и отпросился домой, чтобы встретиться с матерью и излить душу ей, но Джеймс был, пожалуй, даже ближе Питеру, чем его родная мать. В их семье никогда не было той трогательной и искренней заботы друг о друге, которая царила, например, в семье Поттера до того, как его родители умерли, и которую Петтигрю имел счастье наблюдать. Мать делала вид, что делает все для блага семьи, но на самом деле просто любила помыкать всеми и могла реализовать свою потребность власти только на семейном поприще; отец делал вид, что любил жену, но на самом деле старался угодить ей просто из страха быть безответно униженным в присутствии сына или вообще на публике; а Питер... что Питер? В такой обстановке ему бы очень хотелось поверить в то, что он обожает своих родителей, и в Хогвартсе, вдали от реального общения с ними, он действительно скучал, однако радость встречи всегда оказывалась непродолжительной. Оставаясь на каникулах дома, он закрывался в комнате и читал, иногда рисовал и пел, но все это делал настолько тихо, чтобы ничем не потревожить покой родителей и ничем не изменить их бытность в его отсутствие. Именно поэтому приглашения друзей на каникулярный отдых были для него всегда истинной благодатью. Но сейчас, когда отец умер, скоропостижно, а он даже не помнил, когда в последний раз видел его, Питер начал мучительно осознавать, как важен для него был сам факт наличия родителей, сам факт их здоровой и спокойной жизни, вне зависимости от того, как они относились друг к другу или к нему самому. - Знаешь, Джеймс... - Питер потерся о колено лбом и укусил губу, по-прежнему не глядя в сторону друга. - Я ведь до сегодняшнего дня так и не думал, что я его люблю. Напротив, я ненавидел его, презирал его. Мне казалось, что это он виноват в том, что я... такой. Ведь будь он другим, может быть, и я был бы... лучше. И я почти не общался с ним. Он служил на низкой должности в Министерстве, он был никем и все время работал, даже летом приходил домой поздно и после ужина только и хотел, что играть со мной в шахматы. Это была его единственная отдушина - шахматы. Я помню, он мог часами в выходные сидеть и решать какие-то задачи сам с собой; играл он плохо, но обожал это. Мать это раздражало, она не хотела с ним играть, и я не хотел. И я отказывал ему, говорил, что занят, что мне надо делать домашнее задание на лето... И у него было такое лицо, знаешь, когда отнять у ребенка конфету, будто вот-вот расплачется. Мне казалось это отвратительным, он был так жалок в этот момент отказа. Думаю, он чувствовал это, он стал реже говорить со мной со временем. И сейчас я думаю... неужели он умер, думая, что я ненавидел его настолько, что даже не пришел проводить его? Я бы не хотел умереть так, думая, что меня все ненавидят и презирают... Это ужасно, Джеймс. Тем более, это же была неправда, я любил его, может, я мало говорил с ним, но я так хотел, чтобы он сидел внизу, в гостиной, играл в шахматы, чтобы он просто был... А теперь я чувствую себя таким виноватым, таким виноватым, хотя виноват-то не я, а моя чертова мать, которая даже не дала мне выбора, даже не позволила мне поцеловать его в гробу! Как я ненавижу ее, эту стерву, эту чистокровную властную мразь! Никогда больше не поеду к ней и ни строчки не напишу! Питера просто прорвало; он очень редко закатывал такие длинные речи, но сейчас ему было просто необходимо излить кому-то душу - и он, пожалуй, даже согласился бы на чью-нибудь легиллименцию, лишь бы ему облегчили участь. Почти весь монолог Петтигрю произнес шепотом, и только в конце как-то придушенно, всхлипывающе заорал; совы захлопали крыльями и заухали, а Хвост бесстыдно зарыдал, вторя их многоголосому хору.
James Potter: Ну вот, опять он за свое и приготовился лить слезы. Хорошо, что обошлось, а то Джеймс и вовсе потерялся бы в догадках, что делать: плачущую девушку хоть обнять можно, а с Хвостом, пусть он и ведет себя как девчонка, это выглядило бы куда как более странно. - У меня в таких, как ты выразился, "няньках" треть курса ходила, и ничего, - хмуро и все еще немного раздраженно произнес Джеймс. - Бояться надо не прореветься в дружескую жилетку, Хвост, а что желающих побыть для тебя таковой не найдется. Потом Питер снова заговорил и все продолжал и продолжал говорить - складывалось ощущение, что он Джеймсу за месяц столько не высказывал, как за прошедшие несколько минут - да так, что даже если бы Джей смел его перебить, то не сумел бы и слова вставить. Не помнил он, чтобы Петтигрю когда-нибудь был столь откровенным, но, с другой стороны, у них двоих до сегодняшнего дня и разговоров по душам никогда не проходило. Что, впрочем, не умаляет того факта, что слышать откровения друга было дико непривычно и даже неуютно. Под конец речи, кажется, волосы на затылке зашевелились без малейшего участия Джеймса. Он, конечно, подозревал, что в семье Питера не все ладно, да и слышать гневные тирады в адрес матери было не впервой, правда, не от Петтигрю, - поживите шесть с лишним лет бок о бок с Сириусом Блэком, и не такое о родителях услышите. Но было что-то в словах Хвоста... жуткое. Хотелось бы думать, это оттого, что на слова накладывался отпечаток трагической потери и что выкрикнуты они были просто-напросто на волне эмоций, но кабы в этом быть полностью уверенным. Даже и не знаю, что сказать, дружище. Я же говорил, что ты обратился не по адресу и не повезло тебе со мной. - Шахматы, - в конце концов, прочистив горло, тихонько хмыкнул Джеймс. - Мой отец тоже постоянно запрягал меня играть с ним. Все они, что ли, любят эту дурацкую игру? Как будто она только для того и создана, чтобы отцам было чем заняться со своими детьми, - с горечью проговорил Сохатый. - Нет уж, вот будет у меня сын - найду какое-нибудь другое занятие нам для совместного досуга, чем показывать себя полной бездарностью в шахматных делах. Сейчас-то Джеймс, конечно, понимает, что всякое бывает с семьях, хотя и до сих пор не может окончательно уложить это в голове и уж тем более примерить на себя, но когда был младше, не представлял, как так можно - не любить своих отца и мать. Это же кощунство, ровно как и ответная нелюбовь к детям. И Сириусу-то поначалу отказывался верить, что у того в отношениях с родителями все может быть настолько плохо, но к неприятии родного семейства Блэком уже давно привык, а вот как скоро переварит только что услышанное и поймет, что теперь делать с таким Хвостом, каким его сейчас увидел: сожалеющим о том, что не успел выразить, насколько ему дорог отец - чувство, которое Джеймс с другом полностью разделял - и не желающим даже видеть мать... - Да ну брось, ты преувеличиваешь, - проговорил он сомнением, но, помолчав какое-то время, собираясь с мыслями, Джеймс продолжил суховато, но стараясь вложить в слова побольше уверенности. - Ты так говоришь, потому что ищешь, кого бы обвинить в случившемся. Твоя мать хотела как лучше для тебя. И я ее в чем-то даже могу понять: похороны - не самое приятное зрелище, и разрыв сердца на них заработать раз плюнуть. Возможно, когда-нибудь ты будешь говорить о ней так же, как сейчас об отце, так что остынь, а потом еще раз все это обдумай.
полная версия страницы